Дэйррин молчал, поражённый моими словами. А меня уже несло, и я не мог остановиться, освобождаясь от груза молчания, давившего на меня столько лет.

– Реннар был прав, попрекая её тем, что она одевалась как дешёвая доступная шлюха. Таковой она и была, да? Делала всё наперекор Реннару, зля его постоянно. Просил одеваться скромнее, а она наоборот одевалась так, что казалась практически голой. Для тебя… носила все эти облегающие платья с огромными вырезами, из которых её сиськи то и дело норовили выскользнуть. Она дразнила своим видом нашего отца и тебя, водя за нас вас двоих, как лохов. А вы как два кобеля, поведшихся на одну похотливую сучку, постоянно грызлись между собой. Ты – потому что не мог брать её, когда пожелал, а Реннар – оттого, что подозревал тебя, но ему никак не удавалось схватить вас двоих за руку… Или вернее сказать, схватить за хрен тебя, дядя…

Я потянулся за бокалом, стоящим на столе, наполнил его и отхлебнул воды:

– Чудесное было представление… Можно сказать, первый мой просмотр порнушки в режиме реального времени. Ха. Я хотел унести ноги куда подальше и даже начал потихоньку пятиться, но запнулся и упал. Шум был слишком громкий. Честно, я не ожидал, что вы услышите его из-за громких стонов и страстных выкриков, но ты был настороже. Метнулся ко мне, приставив лезвие к горлу.

– Мальчишка слишком предан отцу, он заложит нас.. Мы можем представить всё так, будто это дело рук мятежных групп фаэлинов.

– Нет, Сид будет молчать…

Вы спорили между собой так, будто я был глухой или меня не было поблизости. Удивительно, но в моей блядующей мамашке внезапно проснулся материнский инстинкт, дремавший отчего-то ранее. Она даже опустилась на колени, простирая к тебе руки в мольбе. Нелепее в жизни я ничего не видел. И ты знаешь, что было дальше, да? Дэйррин?

Он кивнул:

– Ты рассмеялся. Выродок. В тот момент ты так походил на своего ублюдочного отца, что я едва сдержался от того, чтобы не прикончить тебя. Но не стал этого делать из-за твоей матери…

– Конечно, она же так усердно умоляла тебя. Наверняка, после того, как ты внял её мольбам, еще и щедро расплатилась с тобой.

– Прекрати! – спокойное лицо Дэйррина исказилось яростью. – Ты ничего не знаешь. Она была обещана мне, и мы были вместе… Ровно до того момента, когда она попалась на глаза моему старшему братцу, не привыкшему ни в чем себе отказывать. Особенно если дело коснулось одной из женщин, которых не коснулся вирус. Ублюдок присвоил её себе, сделав своей женой, и обрюхатил. Дважды. Одного за другим, без передышки. А она ненавидела его всё это время, её тошнило от его прикосновений…

– Избавь меня от постельных подробностей, Дэй. Мне срать на то, кого и как ты трахал. То, что её чрево выносило меня и Ларса, ещё не делает её моей матерью. Как ты знаешь, сейчас такую же функцию выполняют искусственные матки. Что теперь, молиться на каждую?

Я зло усмехнулся, глядя прямо в голубовато-серые глаза Дэйррина, в которых сейчас бушевал гнев и злость. О да, моя мамашка ему очень сильно нравилась. Так сильно, что даже спустя столько лет, ему хотелось удавить меня только за то, что я говорил о ней в неподобающем тоне.

А мне было на это плевать. Как сейчас, так и тогда. Она была хреновой матерью, ненависть к отцу она целиком и полностью переносила и на меня с Ларсом. Она находилась рядом, но едва ли замечала наше присутствие, обращая на нас внимание только тогда, когда мы своими выходками и криками мешали ей.

А однажды ей пришла в голову забавная идея – накурить нас гирраном до одури. Маленьких детей, которым не исполнилось и десяти. О, чудесные были ощущения. Мир окрасился в кислотные цвета и качался под ногами, то и дело переворачиваясь передо мной. Звуки стали оглушающе громкими настолько, что было больно слышать происходящее вокруг. Боль была такой сильной, будто барабанные перепонки лопнули и из ушей лилась кровь. А она смеялась до слёз, всхлипывая время от времени, глядя на то, как нас корёжит и ведёт от наркотика, как нас выворачивает наизнанку, и как мы блюём на кристально чистый пол каюты, не в силах удержать рвущуюся наружу желчь.

Реннар каким-то образом прознал о её выходке и отходил её, запретив пользоваться восстанавливающей капсулой, так что она смогла встать только через две с половиной недели. И ещё около месяца она передвигалась, прихрамывая. Я приходил проведать мамочку каждый день только для того, чтобы насладиться видом её лица, почерневшего и опухшего от синяков, с заплывшими глазами. Я приходил только для того, чтобы, воспользовавшись её временной неспособностью ходить, больно ткнуть её кожу острым предметом, усиливая нажим до тех пор, пока она не начинала нечленораздельно мычать из-за сломанной и зафиксированной в неподвижном состоянии челюсти. Я упивался своей властью и её болью, с наслаждением глядя, как из-под сомкнутых век начинали катиться слёзы, мутные и грязные, как и она сама. Дрянь.

Она не забыла этого и, оправившись, с ещё большей злобой смотрела на меня, внезапно воспылав материнской любовью к Ларсу, который, в отличие от меня, приносил этой шлюхе её любимые цветы и читал вслух сводки новостей, пока она лежала, прикованная к больничной кровати. Она не упускала ни малейшего шанса ткнуть меня носом в какое-то моё несовершенство, зло и издевательски высмеивая малейшие ошибки и неуклюжесть, присущую всем мальчишкам в этом возрасте.

Однажды я в очередной раз её чем-то взбесил, скорее всего, просто фактом своего присутствия, и она залепила мне оплеуху, больно хлестнув острыми когтями по глазам. Моя голова резко откинулась назад, и я едва устоял на ногах, немедленно бросившись в ответ на неё, вгрызаясь в её руку, сжимая челюсти и прокусывая кожу. Она визжала и ныла, колотя меня по голове второй рукой, царапая моё лицо острыми ногтями, больше похожими на хищные когти, пытаясь оторвать меня, а я еще сильнее сжимал челюсти, чувствуя, как рот наполняется её противной, тёплой солоноватой кровью, как под зубами похрустывают косточки её кисти.

Меня едва смогли оторвать от неё несколько взрослых, унося прочь, дергающегося и изрыгающего проклятья, орущего до хрипоты: «Сдохни, сука!» Разумеется, моя выходка не осталась безнаказанной.

Одно утешение – Ларс тайком пробирался ко мне, принося фрукты, хихикая над моим яростным порывом и с каким-то возбужденным, нездоровым блеском в глазах повторяя: «Ты вцепился ей в руку, как бешеный пёс!»

Знал бы я тогда, что вскоре это станет моим единственным именем, звучащих у всех на устах!..

Возможно, Дэйррин и любил её, нашу мамочку. Он восхищал меня ранее, мне нравилась его выдержка и пытливый ум, его стремление сделать мир лучше. Меня тянуло к нему гораздо больше, чем к отцу, ровно до того момента, когда его авторитет оказался низвергнут картиной животного спаривания с моей мамашкой.

– Ты же не оставил меня в покое. Заставил поклясться, что никому не расскажу об увиденном… А когда она покончила с собой, накачавшись наркотой и разбившись в аварии, примчался, пылая праведным гневом, думая, что я всё же настучал отцу о ваших забавах. Знаешь, я бы показал тебе тот шрам от пореза ножом, но думаю, его трудно найти под десятками таких же. И какое чудесное состояние меня ждало после первого знакомства с той сывороткой… А она ведь даже не была протестирована на терраэнах моложе двадцати пяти лет, в ту пору как мне едва стукнуло двенадцать. Тебе не приходило в голову, дядя, что именно после этого я стал малость безумным? Ты с презрением смотришь на меня, видя во мне Палача и озлобленного Пса, а вполне может быть, что именно ты дал мне толчок в этом направлении?